"...если через
эту аксиому прогнать всю мировую
литературу и музыку, останется
десятка два
писателей-поэтов-музыкантов,
ЛИЧНАЯ жизнь которых совпадала с
жизнью идеального ГЕРОЯ их
произведений. Я за это не люблю
Пушкина - писать одновременно "Я
помню чудное мгновенье..." и
пошлые, непотребные письма... Или в
том, или в другом случае он лжет. Я
люблю последовательность - в
поиске, в пути, вообще в схеме
"жизнь + творчество"...
Кумиры рассыпаются именно от
лживости - либо сказанных слов, либо
прожитой жизни..."
(из переписки)
Услышь меня,
пока у нас есть время.
Услышь меня,
пока еще можно верить
в священность строки,
в крепость руки,
в открытые настежь двери.
Иди сюда,
и нас уже будет двое.
Иди сюда,
я знаю, что значит больно -
холодом в сердце,
выстрелом в песню
и по асфальту кровью.
Припев: Не зря, я надеюсь, эти смертельны раны.
Не зря, я верю, жива о героях память.
Не зря имена поселяются в нервах,
Не зря, наверное...
Услышь меня,
и сам угадаешь строки.
Услышь меня
душой своей одинокой.
Слишком горьки
эти смешки
циника над ребенком...
Поверь мне,
если конечно сможешь.
Поверь мне,
расстанься с колючей кожей.
Выйди под дождь,
выброси нож
и мрак этот будет прожит.
Припев.
12 декабря 2001
Прошу, не зажигайте спички, потушите огни,
не тратьте искорки братства на сквозняки.
Ведь придет время боли и веры,
от пронзительной встречи растают стены,
а тебе нечего будет зажечь на взмахе руки.
Умоляю, не трать свои силы, потерпи до тепла.
Я знаю, строка будет рваться, дорога - петлять.
Но если ты вынешь из души пулеметы,
смоешь слезами с лица позолоту,
небо обнимет за плечи теплом, станет легче дышать.
Прошу, не зажигайте спички, если песня пуста.
Огни вспыхнут сами, когда к нам вернется весна.
И наступит время вери и боли,
будет нежность светла и бессмысленны роли.
Прошу, потерпи до полудня - он излечит твой страх.
3 декабря 2001
За окном новый холод
строит новую зиму.
А мне бы старые льдины
изловчиться да скинуть.
И зажечь, как гирлянды,
мысли тоненьких спичек,
чтобы было нарядно,
чтобы было прилично.
Но не хочет писаться
развеселая песня
о безоблачном счастье,
где влюбленные вместе.
А соседи напротив
ставят новые двери,
спички тают и гаснут,
сквозняки все наглее,
будне злей и короче,
в сердце - горечь и сырость.
Добежать бы до точки
да дыхание сбилось.
25 ноября 2001
Брожу, замерзая, по ноябрьской слякоти,
ожидаю автобуса на бензиновой паперти,
мну билет и смотрю за движением стрелок -
скоро ехать.
Это небо всегда проводами расчерчено
на неровные клетки серо-красного вечера.
В этот мир ледяной, продуваемый ветром,
скоро ехать.
Припев: На максимум плеер, откинуть сиденье
и на пару часов погрузиться в движенье -
это очень неплохо.
Но потухнет мотор и откроются двери,
страхом вдруг обожжет оголенные нервы
новый выход на холод.
Что-то нервно кричат и хрипят репродукторы,
чьи-то бледные лица спят за стеклами мутными,
брызжут грязью колеса, громко хлопают двери -
скоро ехать.
Здесь любому конкретное место указано -
и студенту, и псу, и бродяге вокзальному.
Из промозглого царства лабиринтов и денег
скоро ехать.
4:18 ноября 2001
Я снимаю панцирь,
выхожу вперед, пересиливая страх.
И немеют пальцы,
и вокруг меня только звон стальных рубах.
Одиноким бликом
неужели быть мне придется до конца?
Припев: Я жду
твоих шагов в каждом шорохе.
И пусть
сначала фразы общие и встречи коротки.
Потом ты привыкнешь к теплу,
ты захочешь жить.
Вот, тебе я руку тяну
и кричу: "Держись!"
Здесь металл и холод
заменяют свет и цветущие поля.
И огромный город
учит нас стрелять, но не учить умирать.
В прокопченных легких
носим пыль и яд, не пуская кислород.
Припев.
И мне снова снится,
что забыли мы про заборы и замки,
что вернулись птицы,
что исчезла грязь, пули, слезы и бензин.
А в новостях мне утром
снова сообщат: "Где-то новая война..."
Припев.
7 октября 2001
Если ты когда-нибудь услышишь, что закончился ветер,
выходи во двор, разводи костры и смотри в пламя -
ты увидишь птиц, рвущихся из огненных веток.
Выпусти их в небо, пусть их крылья возродят ураганы.
Припев: Мертвый пепел развеем по полю,
станем зернами в черном песке,
хлебом поспеем,
снова засеем поля
и под ладонью забьется
живая земля.
Если ты когда-нибудь поймешь, что запутался в жизни,
Выключи звонок, распахни окно, вспомни, как плакать.
Горе выдыхай до тех пор, пока сердце не стиснет
истина тепла и любовь, как венчальное платье.
Припев.
Если ты когда-нибудь прочтешь в популярной газете,
что героев нет, что наш рок-н-ролл с молотка продан,
никому не верь, в зеркало взгляни на рассвете -
разве ты товар? Не из этих ли песен ты родом?
13 июня 2001
Цветы не политы,
вино не допито,
мотивчик избитый
какой-то попсы.
Мне грустно и скучно,
над городом тучки
и радио глючит,
как конченный псих.
Не жизнь, а малина -
знакомые спины,
витрины, машины,
дневной тарарам.
Ох, вылить бы воздух
в раскроенный глобус,
сесть в нужный автобус -
к родным берегам.
Но новости строчат,
гримасы мне корча,
рекламы пророчат
начало конца.
И снова мне страшно
за тихие пашни,
за всех, не узнавших
родного лица.
11 июня 2001
Мне хотелось сказать - свято,
получалось все только криво,
и по-глупому высокопарно,
и до крайности некрасиво.
Мне хотелось раскрыть смысл
умирания трав и листьев,
получалось смешно и кисло,
в стиле злых философских писем.
Мне хотелось кричать сердцем
по эфирам радиостанций,
плавить песней их килогерцы,
разбивать межпространственный панцирь.
Получился лишь тихий шепот,
да простой перебор гитарный.
Ну и пусть - тишина не повод
для отступления моих армий.
Мне хотелось сказать - свято,
одиноким открыть пустыню,
чтобы больше глаза не прятать,
сея бисером перед свиньями.
Получилась лишь эта песня,
да слеза по щеке украдкой.
Приходи ко мне - вот я, здесь я.
Не играю я больше в прятки.
4 июня 2001
Ляжет ночь черным
бархатом,
веки всем склеит намертво.
В сердце тьмы не останется,
будет все, как нам нравится.
Будет все, как мне хочется -
стол, вода, чай и песня.
Ни проклятий, ни почестей -
просто с лиц смоем плесень...
Я спрошу - можешь плакать-то?
Можешь ты боль почувствовать?
Что молчишь, друг мой маленький
и глазами смотришь грустными?
Есть костер с белым хворостом -
я горю в нем, как ветка.
Приезжай первым поездом -
разобьем твою клетку.
А к утру ты согреешься,
улыбнешься тихому шелесту,
вспомнишь ритмы самые главные
и со мною вспыхнешь пламенем.
Будет все как мне хочется -
стол, вода, чай и вера.
И мое одиночество
с новых улиц смоет стены...
(31 мая 2001)
Новый трепет, знакомый
камень.
Мокрый снег кидается с крыши вниз.
Злая мысль, что легче уже не станет,
молча съедает сегодня мою жизнь.
Столбик термометра весело смотрит
в десятку -
я презираю безмозглый его оптимизм.
Мысли боятся бумаги с
ручкой,
и даже у чая привкус глухой тоски.
Мне опять тяжело и скучно -
это признак начала новой весны.
Всё дефицит витаминов и старые
раны.
Ты не пугайся и горечь мою прости.
Завтра мне - сто пудов! -
станет легче.
Я встречу небо, я выйду на новый
круг.
Буду петь для тебя целый вечер -
гнать меня в темноту бесполезный
труд.
Просто сегодня змеи меняют кожу,
а камни и льдинки тело так больно
трут...
(7 апреля 2001)
Столкнулись и умерли
вместе
запах жасмина,
гарь никотина.
По азбуке ломаных жестов
я разгадала картину:
Припев: Нас здесь не ждали
и не было смысла
в нашем желаньи
найти и возвысить,
но раз мы здесь
было б глупо бояться смешков.
В мутной воде
отражается небо,
и острую боль
я чувствую слева.
Мы добираемся в небо пешком.
Вначале все было
прекрасно -
ноги гудели
к полной победе.
Но обозначилось рабство
злой, примитивной идеи.
Припев.
Меня убивали в подъезде
грязной бутылкой,
ломаной вилкой.
От тела осталась лишь песня.
Это немало, но все ж половинка...
Припев.
(март 2001)
Однажды утром я встану
пораньше
и допишу свою сказку о лете.
В ней будут реки, подснежники,
пашни,
в ней будет солнце, ручьи и ромашки,
в ней будем мы - победители смерти.
Слепая слякоть покинет
ладони,
ты наконец возвратишься с работы.
мы переклеим в квартире обои,
мы снимем стен чешую слой за слоем
и не заметим, что руки до кости
истерты.
Станут абсурдом долги и
зарплаты,
мы будем петь нашу главную песню.
И в холод больше не будет возврата,
Никто из нас не заплачет от страха,
И в этот солнечный день мы всегда
будем вместе.
(9 марта 2001)
Хоть бы на час
выключить свет,
выйти из дома слушать траву
и не бояться, что злой человек
спьяну расколет мне тишину.
Хоть бы никто не
выдумал страх,
ключ подобрав к ржавым замкам
и не спросил меня о делах,
когда я держу горячий стакан...
Найден повод идти,
даже известен нужный этаж,
но лифт на ремонте, а лестницы сдали
в утиль в субботу.
В лабиринте квартир,
в сотне углов ты выберешь ваш,
лампочки вкрутишь и будешь летать
из окна на работу...
Вспомнишь старые песни,
выпьешь чаю, посмотришь кино -
глупенький фильм о героях,
которые жили раньше.
И тихонько воскреснет
где-то в клетках топот и звон.
Ты захочешь молитвы, но слиться с
огнем
вдруг станет страшно.
Солнце узнав на рассвете,
ты решишь, что время пришло
вместо клубники и сливок
есть просто хлеб из печи.
Ты нарушишь все сроки,
ты расплавишь и лед, и стекло
И с чемоданом придешь на пустынный
перрон,
где я тебя встречу.
... Хоть бы никто не выдумал страх...
(1 февраля 2001)
Скажи мне, брат,
сколько будет длиться холод?
Когда и как
я верну небу первый город?
Когда спадет пелена?
Когда сотрется вина
с моей кожи?
Скажи мне, друг,
почему дышать так больно?
И цепь для рук
почему впилась до крови?
К чему все эти огни,
коли мосты не свели
даже утром?
Убей меня,
только не трави загадкой.
Кричи, стреляй -
я дарю свою жизнь бесплатно.
Лишь дай соломенный крест -
И пламя - славную весть
о свободе...
(14-15 февраля 2001)
Ой да по полю разгулялись
ветра,
а по дорогам - все та же грязь и
трава.
Никто не строит мосты,
никто не плавит асфальт,
никто не хочет верить, что это ад.
Кидали в уксус образа из сердец,
ломали лодки и жгли по граммам
свинец.
Потом искали петлю,
потом молились вину,
потом стал слишком близок плохой
конец.
В забытом доме в окна бьется огонь
и притаился в стволе последний
патрон.
Да только глупо стрелять,
да только где-то тепло,
да только звезды лечат любой минор.
Бью по поклону всем придорожным
крестам,
катаю камни ко всем сожженным
мостам.
Я жду рожденья ручьев,
я жду священных дождей,
я жду, когда наступит во мне весна.
(16 января 2001)
Видно, время пришло
возвращаться к началу.
Видно, мне суждено снова встать на
краю,
чтобы где-то кому-то чуть-чуть
полегчало,
чтобы кто-нибудь завтра не сел на
иглу.
Я никак не могу
разглядеть твои дыры.
Ты смеешься и злишься, но на море
штиль.
Слышишь - гибель и горе закончились
пиром.
Не возвращайся туда, ведь ты там уже
был!
Подвигайся поближе - так
будет теплее.
Я тебе расскажу удивительный сон.
Знаешь, солнце получше любой
батареи.
Хочешь, мы завтра для утра его
найдем?
Ты не плачь, ты послушай,
как гаснут петарды,
как скрипят половицы в ночной
духоте.
Только помни - нет проку от петли и
яда.
Давай лучше будем учиться писать на
воде...
После наших молитв
растревожится снова
и заплачет осиное это гнездо.
Видишь - люди готовят завтрак из
Тела Христова.
Неужто не больно тебе видеть этот
содом?
Видно, время пришло
возвращаться к началу.
Видно, снова босыми ногами в костер,
чтобы пламя и боль эту тьму
освещали,
чтобы с лица твоего ужас кто-нибудь
стер...
(12 января 2001)
Постою на ветру,
провожу свою жизнь до ворот.
Свое имя сотру
со стены как ненужный налет.
И в потухшем окне
отразится морозный туман.
Встрепенется во мне
чья-то грусть по родным городам.
Я замерзну дотла,
напевая свой горький куплет.
И взорвется в руках
твой внезапный помятый конверт.
День мне вслед закричит,
что простуда, мол, просто болезнь.
Только нужно лечить.
Я отвечу, чтоб в душу не лез.
Постою на ветру,
вспомню вдруг о тепле батарей.
Вместе с кожей сорву
мутный грех карнавальных огней.
Пусть беснуются сны,
расставляя капканы дверей.
Эта плоскость весны
все равно будет только моей...
(6 декабря 2000)
Голос ломается, веки
слипаются,
ржавая клетка становится матрицей
и на порезах - крупная, грязная соль.
Нынче по жизни мы только попутчики,
пунктир нарисован, локаторы
включены,
влево шаг, вправо шаг мне обернется
бедой...
Воздух пахнет бедой...
Видишь меня? Я на самом на
краешке
жду незнакомых и пробую клавиши.
Звук проверяю на цельность.
Детектор - на ложь.
Вроде все также, и лица привычные
мне проповедую громко и сбивчиво
что-то про кайф. Я не знаю. Я слушаю
дождь.
Просто слушаю дождь...
Тикает бомба - она была
первая.
Бог-террорист ее сделал
бессмертною,
чтобы на коже кольчуга не выросла
вдруг.
Что же ты, глупый, гляди, что ты
комкаешь!
Это же сердце! А ты его в крошево...
Что же заменит тебе его сбивчивый
стук?
Сердца сбивчивый стук...
Голос ломается - ветер,
наверное,
глушит сближение пулями-стервами,
но ни воды, ни бензина в огонь не
плесну.
Ты мне не веришь? Прости, что
навязываюсь.
Есть у тебя арбалет незаряженный?
Можешь стрелять при атаке. Но я все
же рискну.
На атаку рискну...
(15 ноября 2000)
Пыль по сухому асфальту
столбом,
и навстречу залатанный наскоро
ветер.
День в волосах оседает песком
опостылевшей смерти.
Эти шаги я узнала во сне,
но проснулась от судорог путаных
мыслей.
Я так надеялась - выпадет снег
и добавит мне жизни...
Припев: Люди, не учите меня стрелять!
Все так банально, что даже
смешно.
Моим песням о горе опять не поверят.
Просто когда разбиваешь окно -
закрываются двери.
Болит голова и изводят
звонки.
Слишком средне с работой, измучена
совесть.
Опять не удастся билеты купить
на спасительный поезд...
Припев.
Ты спросишь, о чем я, чего
я хочу,
я же просто спою о заснувших
деревьях.
Душу подставлю огню и мечу,
хоть немного погреюсь.
Горечь сгоревшей листвы
проглотив,
я разглажу морщины на всех
циферблатах.
Будущим строкам поймаю мотив,
чем и буду богата...
(13 ноября 2000)
Осень. Выходные. Насморк.
Хандра.
С неба в луж мишени целит зима.
Что-то не так, я вижу. Но в зеркале
все о'кей.
Наверное, просто нервы чуют предел.
Я несу тебе слово - не
расплескай.
Хочешь - брось под расстрел, но не
ломай.
Можешь убить меня, только не
опрокидывай ниц.
Оставь мне право нарушить кольца
границ.
Осень. Я без дела. Плачу и
сплю.
В комнате 2 на 4 с видом на юг.
Хочется пить. И в сердце озоновая
дыра.
Как бы меня не загрызла эта хандра...
Градусник разобью - и
ртуть на ладонь.
Смою пропасти с пола чистой водой.
Серебристым металлом напишу
одинокий портрет,
Двери и окна запру. И выйду на свет.
(29 октября 2000)
Начались еще вчера
этот снег и этот крик.
Я не знаю, кто зовет меня.
Кто-то с самого утра
треплет старый половик,
убивая белоснежность дня.
Стало легче. Что теперь?
Разве нет на свете больше стрел?
Я проснулась. Было семь.
Говорило о войне
мое радио в пустом углу.
А в двенадцать мой сосед,
белый снег не разглядев,
сунул в петлю давнюю хандру.
Снова боль. И снова крик -
кто-то спёр забытый половик.
Обрядили, унесли,
в злую глубину земли
закопали, как простой мешок.
Пол помыли, напились,
по квартирам разошлись
и заснули. Только снег все шел...
А я плачу и молюсь.
И откуда появилась грусть?..
А на завтра - тот же план.
Наркота или сто грамм
будет души из окна кидать.
Свежесть снега втопчуть в грязь,
и стриптизом станет вальс.
Все трудней мне будет утром встать.
Я надеюсь на метель,
что все двери сорвала б с петель...
(15 октября 2000)
Люди, мне с вами страшно.
Ведь ружье непременно выстрелит,
даже если оно на стене.
Впрочем, не так уж и важно,
что со мною случится (после),
когда я вам спою о весне.
Может, цветы и открытки,
а может, фанера мишени на грудь -
не знаю...
Хочу собрать я с миру по нитке
и превозмочь нестерпимую жуть,
взлетая...
Люди, мне с вами зябко.
Я вижу фарфор и жемчуг,
а так хочу взять ладонью ладонь.
Смертью осеннего парка
пусть закончатся стены,
и душа возвратится домой.
К ночи прижавшись грудью,
жду, чтобы стрелки отметили
"три"
и встали...
Чтобы сказали люди (вы!),
сколько можно еще говорить
и таять...
Люди, мне нужны свечи -
я хочу платье из пепла,
я хочу пламя пустить между строк.
А тот из вас, кто покрепче,
пусть примет в подарок от солнца
эту мою штормовую любовь.
Без запятых и точек,
без границ и тетрадных листов
я верю...
Я сумасшедшая - это точно,
но все равно я ломаю засов
на двери...
(12 октября 2000)
Все! Устала! Отбой!
Но кто-то дергает за позвонки...
Оставьте меня в покое!
Все без толку...
Жить не могу и петь.
И едва ли тут есть фут под килем...
Дайте мне умереть
втихомолку...
Мне совсем ни к чему
дыры разглядывать между ребер.
Только пару секунд -
и вверх по стенам.
Я не пойму мотив
песни про цену за литр крови.
Ты уж меня прости -
не сумела.
Вскрыть бы этот нарыв,
да грязи и гнили и так в избытке.
Раз поломанный гриф
не исправишь.
Где же твои холсты?
Когда умру - разноцветных ниток
не забудь принести
мне на память...
(3 октября 2000)
Все исправится и будет по
правилам,
кровь окрасится законами радуги.
Мне будет сладко и тепло, а сейчас
мне просто вновь не повезло с
красками.
Пыль уляжется, разъедутся
недруги,
впишут истину всё черным по белому.
Легко получится взлететь, а пока
нам просто вновь не повезло с
крыльями.
Трезвый дворник подметет
нашу лестницу,
хлеб спасут, и заработает мельница.
Не будет служб за упокой, но пока
нам просто вновь не повезло с
времечком.
Мир вдруг станет богатым
да искренним,
не останется причины для выстрелов.
Я допишу свои стихи, только мне
сегодня вновь не повезло с
мыслями...
(10 сентября 2000)
Эх, как не хочется петь
о печальном дыхании жизни!
Мне все равно не успеть
за потоками строчек без смысла.
Я просто вижу святые сны,
и мой ветер еще не остыл -
я в эпицентре звезды.
Все камни на мостовой
посчитают подошвы потрепанных
туфель.
Зной убивая водой,
небо выльется вечером гулким.
Я буду верить в шорох листвы.
Чтоб не гасли живые костры -
я в эпицентре звезды.
Здесь снова плавится дно
и гуляет дурман по умам и стаканам.
Все позабыли одно,
а оно оказалось пожизненно главным.
Я просто плачу, и слезы просты.
Мне бы как-то допеть до весны...
Я - в эпицентре звезды...
(30 августа 2000)
Проснись, милый мой, спать
нельзя.
сними сладкие сны с себя,
взгляни - больно и все в огне.
Очнись - я слышу твой дикий крик.
Прости - я знаю, что ты отвык
от рук теплых в своей стране...
Поешь хлеба с моим вином,
зарой в землю последний стон.
есть плащ, паспорт и долгий путь.
Разбей лед на хмельной реке,
плыви к северу налегке,
дождись и опознаешь суть...
Смотри - скоро придет
рассвет,
а нам надо еще успеть
поджечь мусорные холмы.
Пусть дым свежестью полыхнет,
и мир твой от любви вздохнет,
и свет протянем друг другу мы...
(23 августа 2000)